Читать интересную книгу Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

Давно не был Михаил Гузаков на своей любимой поляне. Не до вечерок ему сейчас, не до песен, хотя кто в двадцать лет не мечтает о таких вечерах? Было время — ни одно, гулянье, ни один хоровод без его звонкого голоса не обходились. Тут он встречался с друзьями, тут, среди заводских девчат, и девушку себе присмотрел, — вместе с ней о свадьбе мечтали, торопили дни… Где она сейчас, его Мария? Встретит ли ее нынче на вечорке? Ждет ли она его, как прежде?

Последние дни были для него тяжелыми. По совету старших товарищей работу на заводе пришлось оставить, а затем и окончательно перейти на нелегальное положение. Осмелевшая симская полиция, получив подкрепление из Уфы, кинулась нагонять упущенное: обыски на рабочих квартирах, аресты и облавы стали в поселке обычным явлением.

Его, известного вожака заводской молодежи и популярного оратора-эсдека, разыскивали особенно настойчиво, и он знал об этом. Приходилось скрываться у друзей и родственников, но рисковать их безопасностью он больше не мог: решил на время обосноваться в лесу. Место уже подобрал — в верховье речки Гремячки или на Трамшаке. Горы, глушь, нехоженые места, и в то же время весь заводской край — и Сим, и Аша, и Миньяр — всегда в поле зрения. Вот соберет он свою боевую дружину, установит надежные связи с центром — и опять начнется работа, без которой он уже не представляет себе жизни…

Старинный сосновый бор мягко огибал поляну вплоть до крутого скалистого обрыва, под которым струила свои холодные воды неутомимая речка Сим. Михаил вышел из лесу со стороны вершника и, легко ступая по опавшей листве подлеска, направился к горевшему над обрывом костру.

Это место — самое красивое на всей поляне. Отсюда хорошо видна река и уходящие вдаль заречные леса и горы. Старинный завод и облепившие его улочки поселка видятся сверху не такими грязными и унылыми, какими симцы привыкли видеть их каждый день, а когда зажгутся в окнах вечерние огни, картина еще более меняется: красота — глаз не оторвать.

Здесь, на этом обрыве, любили жечь свои костры Гузаков и его товарищи по подполью. Вечерние гулянья молодежи использовались для встреч и экстренных совещаний, когда собраться у кого-то на квартире было либо невозможно, либо нежелательно из соображений конспирации. Тут, в оживленной молодежной толпе, они были вне досягаемости недреманного ока полиции, а в случае непредвиденных обстоятельств могли легко затеряться среди своих же заводских ребят или уйти в лес. Перед каждой ночной операцией боевики старались непременно побывать здесь. Тут они обговаривали последние детали задания, распределяли роли и в то же время обзаводились свидетелями, которые и предположить не могли, куда исчезнут эти веселые парни через какую-то четверть часа.

Не доходя до обрыва, Гузаков остановился. В густеющих вечерних сумерках на светлом фоне костра он четко видел лишь одну фигуру. Кто бы это мог быть? Из своих или «чужак»? И почему один?

Со стороны поселка послышалась протяжная девичья песня. Ей отозвалась захлебывающейся радостью гармонь. Потом неподалеку кто-то залился долгим разбойным свистом, должно быть призывая своих, и на другом конце поляны вспыхнул еще один огонек.

«Собирается молодняк, собирается! Может, в последний раз сегодня, ведь лето ушло, осень воздух выстудила, в поле — как в холодной нетопленной избе…»

Фигура у костра поднялась, обернулась на приближающуюся песню, и Михаил узнал в ней одного из своих боевиков.

— Ваньша, Мызгин, — ты?

Мызгин, семнадцатилетний кочегар из заводской котельной, невысокий, но сильный, плечистый крепыш, радостно шагнул ему навстречу.

— Михаил!.. А я уж и не чаял тебя встретить. Ну, как ты?

— Обо мне потом. Наших никого не видел?

— Дмитрия Кузнецова и Василия Лаптева встречал в поселке. Может, заявятся еще.

— Этим-то сейчас как раз дома бы не торчать. А остальные где?

— «Рассыпались». Думал, соберемся нынче. Как в прежние времена…

Они присели у огня, помолчали.

— А Дмитрию и Василию передай, пусть подчистят свои квартиры и сами на время скроются, — сказал, словно продолжая прерванную мысль, Гузаков. — И сам — тоже. У тебя, чай, полон дом всякой всячины. Сколько можно говорить!

— Пока всё дома. Но я спрячу. И другим накажу.

— Ну, смотрите мне, сами головой в петлю лезете.

— Завтра же все выгребу, Михаил!

— Сегодня, Ваньша, сегодня…

Гузаков оглядел теперь уже пеструю от костров поляну, прикурил от; хворостины папироску и, придвинувшись к Мызгину вплотную, тихо заговорил:

— Теперь обо мне, Ваньша, — слушай и мотай на ус. Из поселка я ухожу: хватит синим крысам глаза мозолить, да и для дела это будет лучше. Теперь наш штаб будет располагаться в горах на речке Гремячке. Ты это место знаешь. Кого из наших увидишь, посылай туда. С запасом продуктов и оружием. И учти: место это знаем пока лишь я, ты да мой брательник Петька… Понял, что тебе доверено?

Мызгин понятливо усмехнулся и, поиграв широкими плечами, мечтательно протянул:

— Гремячка — это здорово! Там хоть из пушек пали, никто не услышит. На десятки верст — ни одной живой души. Окромя медведя!

— А теперь, — не разделяя восторга молодого боевика, продолжал Михаил, — обойди гулянье, потолкайся у костров, может, и своих где приметишь. Если тут, пусть собираются у нашего огня: разговор есть. Ну а Марию встретишь… — Михаил с минуту вслушивался в звучавшую неподалеку хороводную и закончил резко, тоном приказа, — не медля проводи сюда: нужна очень.

— Тоже разговор есть? — Маленькие глазки на круглом скуластом лице Мызгина стрельнули веселым бесшабашным огнем и тут же погасли. — Хорошо, командир, сделаю все, как велишь. Жди. — И пропал в темноте.

Гузаков поправил в костре поленья и, глядя в живой беспокойный огонь, надолго задумался. Первый натиск революции отбит, по всей стране реакция двинулась в наступление, вынуждая рабочих переходить к обороне. Хочется верить, что это ненадолго, что отступление это временное и самые главные бои еще впереди. И тогда опять потребуются стойкие и смелые люди, владеющие не только словом, но и оружием…

С тревогой и грустью думалось о товарищах, «рассыпавшихся» по его приказу по окрестным лесам и селам. Это они составили ядро первой в Симе боевой десятки. Это их в декабре пятого года включил он в состав своего небольшого отряда, посланного партийной организацией на помощь московским рабочим, бившимся с царскими войсками на баррикадах Красной Пресни.

В Москву они прибыли в полном составе, готовые драться и умереть за революцию, и не их вина, что драться не пришлось: Пресня пала до их прихода на баррикады. Они видели эти баррикады. Видели следы крови, пролитой на мостовых рабочими Москвы. Видели пушки, во имя царя и его «фараонов» стрелявшие в народ. Гнев, родившийся там, они принесли на свой Урал, чтобы драться здесь. И они дрались и не сложат оружия до тех пор, пока революция не победит.

Поездка в Москву организовывалась в глубокой тайне, и все же по возвращении домой Михаила арестовали и увезли в уфимскую тюрьму. Из вопросов, которые ему задавались, он понял, что о Москве жандармам, к счастью, ничего не известно. Взяли же его лишь за агитационные выступления перед рабочими Симского завода, где он служил в конторе. Серьезных улик не было, и его вскоре освободили.

Выйдя из тюрьмы, Гузаков навестил своих уфимских друзей. Те предложили поработать некоторое время в губернском городе, подобрали хорошее прикрытие — службу агентом по продаже швейных машин компании «Зингер».

Уфу тогда трясло неимоверно: полиция и казаки мстили уфимским рабочим за их вооруженное выступление в декабре, так что каждый свободный партиец был на вес золота. Здесь он еще ближе сошелся с братьями Кадомцевыми, а их план создания тайных хорошо вооруженных и мобильных боевых дружин партии принял с восторгом. Здесь, в Уфе, он и помогал создать такую дружину, первую на Урале.

Весной 1906 года уфимский уездный исправник доносил в жандармское управление, что недавний арестант Михаил Гузаков обратно в Сим не вернулся, а, служа агентом компании «Зингер», активно служит… революции. Специфика работы позволяет ему беспрепятственно ходить по домам, а под видом доставки швейных машин доставлять то, что нужно прежде всего уфимским подпольщикам.

О донесении этом Михаил, естественно, не знал, но слежку почувствовал очень скоро. Пришлось вернуться в Сим — на прежнюю работу и… в тот же церковный хор, в котором, обладая сильным красивым голосом, Миша Гузаков пел с детства. Вскоре здесь оказалась почти вся его боевая десятка: Алеша Чевардин, Вася Лаптев, Ваньша Мызгин, Дима Кузнецов и другие. Все они, шестнадцати-восемнадцатилетние ребята, не только хорошо стреляли, но и недурно пели. А под видом спевок так удобно было проводить свои, совсем не церковного характера, «спевки»!